В больницу Якушева привезли поздно ночью. По скорой. Состояние констатировали как крайне тяжелое. Дежурная реанимационная бригада, вполголоса переговариваясь, заученно стала приводить его в чувство. Ему проделали экспресс анализ крови. Сняли кардиограмму. Затем – многое чего еще, что за семью печатью для понимания обычного человека. И вытащили под утро, наконец, на белый свет.
… Очнувшись, Якушев увидел сначала перед собой бледный потолок, саваном белевший над ним. Косые лучи ночника дежурной сестры вырезали на стене тень, похожую то ли на кошку, то ли на ангела. Стрелка больших часов медленно и неумолимо убавляла чьи-то минуты жизни. Якушев повернул голову и увидел на соседней кровати огромное тело, наполовину укрытое сползшим одеялом. Борода человека была задрана кверху. Впереди в углу кто-то невидимый надрывно закашлял, и также внезапно затих. За дверью палаты прогрохотала каталка. Якушев вздохнул, и понял, что жив. И еще, что он лежит в реанимации.
Пошевелив сначала пальцами ног, затем рук, согнув руки в локтях, он как бы заново стал знакомиться со своим телом. Руки были легкими, как бы сами плавали в воздухе. Попытка же повернуться на бок далась с трудом. Тело оказалось тяжелее чугунной чушки. Перед мысленным взором мелькали отрывочные картинки предыдущего дня: возникало лицо плачущей жены, насупленное, перепуганное – сына; еще какие-то люди, каталка; холодное прикосновение медицинских инструментов… Как тогда, так и сейчас он не испытывал почему-то никакого страха перед смертью. Потому что давно усвоил, что бояться того, чего тебе не миновать, попросту глупо. И ныть, вымаливая лишнюю минутку, тоже. Боли – да! Боли он, как любой нормальный человек, боялся.
Устроившись на боку, Якушев снова посмотрел на человека с бородой. По-видимому, он тоже не спал. Повернув голову в сторону Якушева, он ничего не сказал, вздохнул и закрыл глаза. Лицо у соседа было большим, густо заросшее седыми волосами. Под глазами чернели круги.
— Выкарабкался? Ну и лежи, дурак! – неожиданно сказал сосед, не отрывая глаз.
— Вроде выкарабкался, — согласился Якушев. – Это реанимация?
— Кому как. Для тебя реанимация. – Голос у соседа был глуховатый, как будто спрятанный в глубине огромного живота. – Кому как, — повторил он.
— А я почти ничего не помню. Помню, что привезли на скорой… жена… какие-то люди… и темнота, темнота кругом…
Сосед по-лошадиному шумно вздохнул. Сцепив коряжистые узловатые пальцы на животе, тихо застонал, словно любое движение давалось ему с болью. Сказал:
— Из темноты вышли, в темноту уйдем…
Из глубины коридора донесся далекий женский голос, зовущий сестру. Якушев поежился.
— Пить хочу! – продолжал сосед. – Куда наша сестра подевалась только?
— Я бы вам дал, но я двинуться не могу, — сказал Якушев.
— То-то и оно! И я не могу!
В палату украдкой начал прокрадываться рассвет. Вместо неясных пятен, стали проявляться предметы: шкафчики с лекарствами, упаковки перевязочных средств, подставки под капельницы… Наступило время пересменки, когда ночная смена сестер уже ушла, а дневная не приступила к своим обязанностям. В углу опять закаляли.
— Эй! Товарищ! Дай моему соседу попить! А то мы оба двинуться не можем! – позвал Акишев.
Человек в углу еще покашлял. И ничего не ответил. Акишев попытался сесть, частично это ему даже удалось, но закружившаяся голова тут же бросила тело обратно на постель.
— Извинит, старик! Не получается! – сказал Акишев.
Рука соседа вдруг обмякла, вяло сползла по боку туловища и откинулась наружу, свесив корявые пальцы вниз.
— Сестра! – закричал Акишев. – Сестра!
В палату, словно они поджидали за дверью, стремительно вошла сестра в сопровождении двух санитаров. Поверх белых халатов у них были наброшены черные фуфайки с фирменными шевронами больницы на спине. Они подошли к соседу. Сестра склонилась над ним. Посветила фонариком в глаза.
— Пятнадцатый сегодня уже, — сказал один из санитаров. – Я – за каталкой.
Второй санитар, сложив руки соседа на груди, перевязал их краями простыни. Скоро его увезли. Действовали санитары быстро, тихо, словно что-то воруя.
Сестра села за свой столик и стала разбираться в журнале назначений. Не глядя, привычно протянув руку, выключила ночник.
И Азраил, притаившийся на стене исчез. Улетел.
