«Пoздpaвлю ceбя c ceдинoй, a тeбя – c мoлoдыми гoдaми» : Aлeкcaндp и Лидия Bepтинcкиe

26 апреля 1942 года в Кафедральном соборе Шанхая перед алтарём стояли двое. Высокий, статный мужчина во фраке был уже немолод, в его лице читалась усталость, глаза мягко светились умом и добротой. Тоненькая, хрупкая невеста, казалось, вот-вот вспорхнёт под своды храма: в тёмных волосах трепетали цветы флёрдоранжа, широко посаженные газельи глаза на фарфоровом личике лучились восторгом, ноздри красивого античного носа трепетали.Это были Александр Вертинский и Лидия Циргвава.



Великий Пьеро жил в эмиграции с 1920 года: Константинополь, Бухарест, Сопот, брак с Рахиль Потоцкой, затем Париж, который стал для артиста второй родиной.

В Париже Александр Николаевич познакомился с великими князьями Романовыми и принцем Уэльским, Чарли Чаплиным, Гретой Гарбо и Марлен Дитрих, был дружен с Анной Павловой и Тамарой Карсавиной.

В вечерних ресторанах,
В парижских балаганах,
В дешёвом электрическом раю,
Всю ночь ломаю руки
От ярости и муки
И людям что-то жалобно пою.

Он свободен: свободен в передвижениях, свободен в своём сердце: брак фактически просуществовал до 1930 года, хотя развод оформлен не был.



«…Моя Франция – это один Париж, зато один Париж – это вся Франция! Я любил Францию искренне, как всякий, кто долго жил в ней. Париж нельзя было не любить, как нельзя было его забыть или предпочесть ему другой город. Нигде за границей русские не чувствовали себя так легко и свободно. Это был город, где свобода человеческой личности уважается… Да, Париж… это родина моего духа!» Александр Вертинский

Как хорошо без женщин, без фраз,
Без горьких слов и сладких поцелуев,
Без этих милых слишком честных глаз,
Которые вам лгут и вас еще ревнуют!

Как хорошо без театральных сцен,
Без длинных «благородных» объяснений,
Без этих истерических измен,
Без этих запоздалых сожалений.

И как смешна нелепая игра,
Где проигрыш велик, а выигрыш – ничтожен,
Когда партнеры ваши – шулера,
А выход из игры уж невозможен.

Как хорошо с приятелем вдвоём
Сидеть и тихо пить простой шотландский виски
И, улыбаясь, вспоминать о том,
Что с этой дамой вы когда-то были близки.


Как хорошо проснуться одному
В своем веселом холостяцком «флете»
И знать, что вам не нужно никому
Давать отчёты, никому на свете!

А чтобы проигрыш немного отыграть,
С её подругою затеять флирт невинный
И как-нибудь уж там постраховать
Простое самолюбие мужчины!

1940 г.


Осенью 1934 года Вертинский на борту трансатлантического лайнера отплывает к берегам Америки. В Нью-Йорке ему рукоплещет цвет русской эмиграции, среди которой Шаляпин и Рахманинов, а Марлен Дитрих приглашает пожить на её роскошной вилле в Беверли-Хиллз. Но мятущаяся душа маэстро нигде не находит пристанища, и уже в 1935 он едет в Маньчжурию – сначала в Харбин, затем в Шанхай.

Именно здесь в 1940 году, на одном из концертов в кабаре «Ренессанс», произошло знакомство Александра Николаевича с дочерью служащего Китайско-Восточной железной дороги Лидией Циргвава. Ему 51; молоденькой девушке, блистающей дивной, экзотической красотой, всего 17.


Лидия (Лила) Циргвава. «Я вас обожаю, моя маленькая грузинка! ОБОЖАЮ, несмотря на запреты грузинского общества и ваших родных!» – писал Лиле Вертинский, уезжая на гастроли

Отца Лидии не стало, когда ей было десять лет, а мать категорически воспротивилась браку дочери. Какой мезальянс – жених на 34 года старше невесты! Однако, несмотря на внешнюю хрупкость и кажущуюся восторженность и наивность, Лидия обладала непреклонной волей и весьма своенравным характером. Мать сдалась: так спустя два года Лидия Циргвава стала Лидией Вертинской – с того дня на всю оставшуюся жизнь.


«Полутемный зал в сигаретном дыму. Небольшое возвышение для джаза. На сцену выходит пианист, и рядом возникает человек в элегантном черном смокинге. Вертинский! Какой он высокий! Лицо немолодое. Волосы гладко зачёсаны. Профиль римского патриция! Он мгновенно окинул взглядом притихший зал и запел. На меня его выступление произвело огромное впечатление. Его тонкие изумительные и выразительно пластичные руки, его манера кланяться – всегда чуть небрежно, чуть свысока. Слова его песен, где каждое слово и фраза, произнесенные им, звучали так красиво и изысканно. Я еще никогда не слышала, чтобы так красиво звучала русская речь, слова поражали своей богатой интонацией. Я была очарована и захвачена в сладкий плен». Лидия Вертинская

Она у меня, как иконка –
Навсегда. Навсегда.
И похожа она на орлёнка,
Выпавшего из гнезда.
На молодого орлёнка,
Сорвавшегося со скал,
А голос её звонкий
Я где-то во сне слыхал.
И взгляд у неё – как у птицы,
Когда на вершинах гор
Зелёным огнём зарницы
Её озаряют взор.



Вертинский давно мечтал вернуться в Россию. Шла Вторая мировая война, и он не мог оставаться вдали от Родины в тяжёлую годину. В письме, написанном на имя Вячеслава Михайловича Молотова и доставленном из Шанхая в Москву посольским чиновником, Вертинский просил «простить его и пустить домой, в Россию, обещал служить Родине до конца своих дней» (из книги воспоминаний Лидии Вертинской «Синяя птица любви»).

В ноябре 1943 года Александр Николаевич, мать Лидии и она сама с трёхмесячной дочерью Марианной на руках приехали в Москву. Поселились в гостинице «Метрополь», где прожили три года, а затем получили просторную квартиру.

В 1944 году родилась Анастасия. Лидия Владимировна по настоянию мужа поступила на факультет живописи в Московский государственный академический художественный институт имени В. И. Сурикова, который окончила в 1955 году.


Обладая яркой, оригинальной, нестандартной, поистине царственной красотой (сказалась принадлежность к княжескому менгрельскому роду), Лидия Вертинская вовсе не грезила карьерой киноактрисы. Однако кто-то обратил на неё внимание режиссёра Александра Птушко, приступившего в 1952 году к съёмкам фильма-сказки «Садко». Так на экраны влетела сказочная птица Феникс с лицом прекрасной женщины. Это лицо редкой, изысканной красоты, брови вразлёт над холодными, отрешёнными от всего земного фантастическими глазами буквально врезалось в память. Птица сулила очарованным странникам тихое счастье, блаженную страну покоя и обещала петь им сладкие песни…




«Дорогая Лиличка, и Пекуля, и Муничка, и Лапочка! И «Птица Феникс», и… наконец, «Герцогиня»! Недостаток ласковых слов в наших отношениях – это тоже результат нашей серой собачьей жизни, где любовь и нежность – не в фаворе, где человеческие нежные, глубокие чувства – нечто чуждое, «ископаемое», с которыми знакомятся только по книжкам, и только для того, чтобы не показаться окончательными дураками и невеждами. И мы уже привыкли стесняться. Иногда мне очень хочется написать тебе всё то ласковое и нежное, что у меня есть в душе к тебе, моей первой и настоящей любви, матери моих чудесных детей… Но разве это напишешь?»

Каждой строкой, каждым словом Вертинский словно приносил своё сердце к ногам обожаемой женщины.

Александр Вертинский с дочерьми Марианной и Анастасией

Ангелоподобные девочки, которым знаменитый отец посвятил песню «Доченьки, доченьки, доченьки мои», росли настоящими сорванцами и проказницами несмотря на то, что за ними присматривали бонны – няни, воспитывавшие Марианну и Анастасию в лучших традициях благородных семейств. Как-то раз за обедом Александр Николаевич сказал жене: «У меня такое впечатление, что мы воспитываем наших двух сте-е-гв не как советских гражданок». На семейном совете было принято решение отправить сестёр в пионерский лагерь, которое стало роковым. Дальше – от первого лица: вспоминает Анастасия Вертинская.


«У нас с Марианной было два чемодана – немецкие, из светлой кожи. Туда нам положили гамаши, рейтузы, боты, платья, фуфаечки… Я ничего не помню в этом лагере, кроме страшного чувства голода и странной неловкости, когда на линейке пели «взвейтесь кострами синие ночи, мы пионеры дети рабочих». Как было бы хорошо, думала я, если бы мой папа писал такие песни, вместо песен про каких-то балерин, клоунов, пахнувших псиной, рафинированных женщин… Вот написал бы эту, про детей рабочих, я была бы горда… Когда мы приехали обратно, у нас был один фибровый чемодан на двоих, и там было два предмета. Марианне принадлежала голубая застиранная майка, на которой было вышито «Коля К», а мне чёрные сатиновые шаровары с надписью «второй отряд». Мы ввалились в дом, шмыгая носом, ругаясь матом, а перед нами в шеренгу папа в праздничном костюме и бабочке, мама, две бонны, бабушка с пирогами. Не поздоровавшись, не поцеловавшись, мы сказали: «Ну чё стоите? Как обо **вшийся отряд! Жрать давайте». Потом прошли на кухню, открыли крышку кастрюли и руками съели полкастрюли котлет. Папа, как глава этого… отряда, тихо прошел в кабинет и стыдливо закрыл за собой дверь, долго не выходил, потом впустил туда маму и мы слышали мамины всхлипывания и папины строгие бормотания»


Александр Николаевич говорил о себе: «У меня нет ничего, кроме мирового имени». Чтобы семья ни в чём не знала нужды, он много гастролировал, давал по 24 концерта в месяц, выступая не только в концертных залах, но и в госпиталях, детских домах, на заводах, в шахтах. При этом репертуар Вертинского был подвергнут жёсткой советской цензуре: из ста с лишним песен к исполнению были разрешены едва ли тридцать. Он беспокоился о Лидии, детях, часто с тревогой спрашивал жену: «Меня не станет, и как ты будешь жить? Ведь если я «кокнусь» − вам никто не поможет!»

Последний концерт был дан 21 мая 1957 года в Доме ветеранов сцены им. Савиной в Ленинграде. В тот же день Александр Вертинский скоропостижно скончался от острой сердечной недостаточности на 69-м году жизни. Его вдове было 34.


Лидия Владимировна больше не вышла замуж, посвятив себя воспитанию дочерей. Она зарабатывала на жизнь, продавая свои пейзажи и эстампы, принимала участие в выставках, работала на полиграфическом комбинате.

Ничего не меняла в квартире – правда, вынуждена была продать часть вещей: денег не хватало.

Ослепительная красавица, Лидия Вертинская не раз получала предложения руки и сердца, но неизменно отвечала отказом. Она снова и снова пересматривала семейные фото, слушала пластинки с голосом Вертинского, особенно часто – «Ваши пальцы пахнут ладаном». Веточку флёрдоранжа, украшавшую её фату в день венчания, хранила до последних дней.



Лидия Владимировна Вертинская скончалась 31 декабря 2013 года в возрасте 90 лет. Её могила находится рядом с могилой мужа.

Я понял. За все мученья,
За то, что искал и ждал, –
Как белую птицу Спасенья
Господь мне тебя послал…





По материалам — POZITIV

©