Ида Высоцкая, старшая дочь чаеторговца Давида Высоцкого
Пастернак: «Вот кем была искалечена навсегда моя способность любить»
«О своем чувстве к Высоцкой, уже не новом, я знал с четырнадцати лет. Это была красивая, милая девушка, прекрасно воспитанная и с самого младенчества избалованная старухой француженкой, не чаявшей в ней души.
Последняя лучше моего понимала, что геометрия, которую я ни свет, ни заря проносил со двора ее любимице, скорее Абелярова, чем Эвклидова. И, весело подчеркивая свою догадливость, она не отлучалась с наших уроков.
Втайне я благодарил ее за вмешательство. В ее присутствии чувство мое могло оставаться в неприкосновенности. Я не судил его и не был ему подсуден.
Мне было восемнадцать лет. По своему складу и воспитанию я все равно не мог и не осмелился бы дать ему волю». (Б. Пастернак)
Что это? То ли средневековый замок, то ли дворец эпохи Возрождения.
Сложно представить более русское название для переулка, по которому мы сегодня гуляем – Огородная слобода, и тем сильнее контраст.
Здание, которое, как нездешний мираж, вырастает перед нами – словно из другой вселенной.
Особняк чаеторговцев Высоцких (переулок Огородная Слобода, д. 6). До 1922 года переулок назывался Чудовский, в 1922—1934 — Фокин, в 1933—1994 — Стопани.
Построен в 1900 году по проекту Романа Клейна, архитектора Музея изящных искусств (ныне ГМИИ им. Пушкина), магазина «Мюр и Мерилиз» (ныне ЦУМ) на Петровке.
Дворец этот, и правда, в разное время вмещал в себя два совершенно разных мира, две диаметрально противоположные эпохи – ушедшую дореволюционную Россию и молодую страну Советов.
В «первой жизни» хозяевами здания (собственно, его и построившими) были чаеторговцы Высоцкие. Люди состоятельные, влиятельные, одним словом, буржуазная элита Российской империи.
Продукция их предприятия, с узнаваемым корабликом на торговом знаке, была тогда одним из символов России, как тульский пряник или павловопосадская шаль.
А вот вторая жизнь здания словно перевернула былое с ног на голову. Во дворце поселились дети.
С середины 1930-х здесь располагался центральный дом пионеров г. Москвы. Тот самый, который в шестидесятых переехал на Ленгоры, в специально построенное для него новое здание, один из шедевров советского модернизма.
В 1922- 1935 гг. в здании было располагалось Всесоюзное общество старых большевиков. В те годы в сквере перед особняком была установлена статуя Сталина.
В 1936-1962 году в здании располагался Московский городской дом пионеров. При нем Сталина заменили на Ленина. И сейчас в сквере стоит памятник молодому Володе Ульянову, уже, конечно, другой.
Однако известен замок в Огородной слободе прежде всего историей любви Бориса Пастернака и Иды Высоцкой. Она была старшей из четырех дочерей Давида Вульфовича Высоцкого, второго поколения династии чаеторговцев.
Уроки неведомо чего
Началось все с полудетской то ли влюбленности, то ли дружбы. Борис часто бывал в доме Высоцких, где всегда были открыты двери для творческих людей, проводились вечера для артистической молодежи.
Семья была просвещенная, отец коллекционировал русскую живопись и был прогрессивных взглядов. Росли четыре дочери – старшие Ида и Елена, и младшие Рашель и Ревекка, которых ласково звали Решка и Бебе.
Борис Пастернак в юности
Молодые люди знали друг друга с детских лет. Отец будущего поэта, Леонид Осипович Пастернак, художник, был академиком живописи, преподавателем Училища живописи, ваяния и зодчества, приятельствовал с семьей Высоцких.
Борис же, будучи студентом философского отделения историко-филологического факультета Московского университета, зарабатывал репетиторством в состоятельных семьях. Так, одним из его учеников был сын знаменитого московского булочника Филиппова.
Иде Боря тоже помогал готовиться к экзаменам, по математике. На деле же влюбленный юноша давал ей, как сам напишет впоследствии, «нерегулярные уроки неведомо чего».
Л.О. Пастернак. Портрет дочерей фабриканта Высоцкого, 1905-1906 г. Изображены Ида и Елена.
Окончив гимназию, Ида уехала учиться в Англию. Но чувство не погасло, а только разгорелось, пережив испытание расстоянием. В письме в Кембридж Борис пишет:
«Моя родная Ида! Ты знаешь, ты владеешь стольким во мне, что даже когда мне нужно было сообщить что-то важное некоторым близким людям, я не мог этого только потому, что ты во мне как-то странно требовала этого для себя…»
Когда Ида ненадолго приезжает в Москву, ей преподает русскую лирику друг Пастернака – Сергей Дурылин, литературовед, религиозный мыслитель, писатель.
С Пастернаком они были друзья, Борис в письмах поверял ему свои чувства к Иде.
Сергей Дурылин
«Мне нужно вам что-то сказать. Может быть вы (как и я в свое время) случайно во время беседы столкнетесь, ну как бы вам сказать наименее притязательно, ну, с такой серьезной, длительной, выдержанной незаурядностью в Иде, с какой-то безупречной самобытностью и такой, которая дремлет в ней, потому что она глубока; и, правда, иногда мне казалось, что это изначальное, глубоко, глубоко от рождения вогнано в ее жизнь и вот, слой за слоем поднимаются ее дни…»
Здесь не было пошлых слов и признаний
Спустя несколько лет неопределенности, страданий, тяжких падений и возвышенных порывов, всего того, что составляет ткань величайшего из человеческих чувств, состоялась развязка этой драмы.
В 1912 году, в немецком Марбурге, где он изучал философию, Пастернак получил отказ.
В письме отцу он пишет:
«В Марбурге со всей целостностью и властной простотой первого чувства пробудилось оно во мне, как сказалось оно до того подкупающе ясно, что вся природа этому сочувствовала и на это благословляла — здесь не было пошлых слов и признаний, и это было безотчетно, скоропостижно и лаконично, как здоровье и болезнь, как рождение и смерть.
Мне хочется рассказать тебе и про то, как проворонил эту минуту (как известно, она в жизни уже больше не повторяется) глупый и незрелый инстинкт той, которая могла стать обладательницей не только личного счастья, но счастья всей живой природы в этот и в следующие часы, месяцы и, может быть, — годы: потому что в этом ведь только и заключается таинственная прелесть естественности, подавленной ложными человеческими привычками, развратом опытности и развратом морали».
Так сегодня выглядит бывший парк рядом с особняком. Без плитки не обошлось
Подводя итог, Пастернак произносит страшные в своей неприкрытой объективности слова: «Вот кем была искалечена навсегда моя способность любить».
Я святого блаженней
Для Пастернака- человека эта трагедия была разрушительной, однако на руинах Человека родился Поэт. Литературный гений осознал себя и проявил в лучших произведениях пастернаковской лирики.
Исследователи считают, что сцена объяснения с Идой описана в повести «Охранная грамота». Однако наиболее ярко любовь Бориса Пастернака к своей первой музе воплощена в стихотворении «Марбург» (1916 г.), фрагмент из которого завершает нашу прогулку:
Я вздрагивал. Я загорался и гас.Я трясся. Я сделал сейчас предложенье,-Но поздно, я сдрейфил, и вот мне — отказ.Как жаль ее слез! Я святого блаженней.Я вышел на площадь. Я мог быть сочтенВторично родившимся. Каждая малостьЖила и, не ставя меня ни во что,B прощальном значеньи своем подымалась.
